Антисемит

Игорь Львович Шульман, врач-хирург сорока двух лет, сидел в своей холостяцкой квартире, предаваясь невеселым размыш­лениям. «Как дальше жить? Его, которого все считали хирур­гом от Бога, его, спасшего сотни человеческих жизней, сегодня уволили с работы. И кто это сделал? Лучший друг его покойно­го отца, главный врач Первой городской больницы Марк Яков­левич Марон. Где же, спрашивается, хваленая еврейская соли­дарность, о которой так много говорят кругом? Ну и что, что он пьет? А покажите мне непьющего хирурга. Сделал операцию, а родственники тебя тут же отблагодарить спешат, несут коньяк или виски, или чего-нибудь в красивой бутылке. «Большая Вам благодарность, Игорь Львович, вернули нам сына, дочь, мать или брата». Попробуй откажись - обида. Что, он должен мага­зин ликеро-водочных изделий открывать? Бывает, что и умира­ют люди под скальпелем. Всем понятно, врачи - не боги, меди­цина не всесильна. Но если человек умирает во время опера­ции или после, разве этими аргументами утешишься? Хватанул сто граммов спиртику, вроде отлегло от сердца. Ладно бы толь­ко уволил, но ведь не удержался Марк Львович от ехидства. «Настоящие евреи, - говорит, - никогда пьяницами не были, это тебя твои гены подвели». Намекнул, значит, что мать у Иго­ря была русская женщина. Кто же я тогда такой? По иудейско­му закону национальность по материнской линии определяет­ся, значит, для евреев я - русский. Для русских, наоборот, я жид махровый, раз отец еврей. Да и внешность у меня далеко не славянская». Предаваясь таким невеселым размышлениям, Игорь Львович поглядывал на своего друга протоиерея Арка­дия Соловьева, сидящего напротив него с книгой в руках. Отец Аркадий лет пять назад овдовел и уехал из города служить в глухую деревню. Когда приезжал по делам в Епархиальное управление, то обязательно заходил к своему другу в гости и ночевал у него.

- Слушай, отец Аркадий, ты пришел - и сразу за книгу, нет чтобы поговорить с другом, поинтересоваться, как у него дела.

Отец Аркадий нехотя отложил книгу:

- Ну, ладно, рассказывай, как твои дела, Игорек, ты мне се­годня, кстати, не нравишься, какой-то вид у тебя удрученный.

- Да, психолог ты хоть куда, все-таки заметил, а книгу все равно читал. Уволили меня, Аркаша, с работы, вот так.

- Сам виноват, я говорил тебе, завязывай с этим. Ты ведь блестящий хирург, каких еще поискать, а сам себя губишь.

- Какой я блестящий, если мать свою собственную не мог спасти?

- Ты же сам знаешь, что целый консилиум профессоров дал свое заключение о том, что бесполезно делать операцию, это не поможет.

- Разумом-то я все понимал, а сердцу не прикажешь. Это, по сути дела, была «операция отчаяния». И все-таки, Аркадий, ко­гда твоя родная мать умирает под скальпелем, который ты дер­жишь в руках, с этим очень тяжело жить, и никакие доводы ра­зума здесь не помогут. Пойдем, Аркаша, на кухню, выпьем, по­говорим.

- Не буду я с тобой пить.

- Что, и разговаривать не будешь?

- Разговаривать буду, но только с трезвым.

- Ну вот, называется, поддержал друга, утешил. Спасибо.

- А кто тебе, Игорек, еще правду скажет, кроме меня? Дру­гой, которому ты безразличен, с удовольствием сядет с тобою пить и будет поддакивать твоим пьяным жалобам на несложив­шуюся жизнь. А мне ты не безразличен. Однако прежде всего я священник и хорошо знаю, что пьяные слезы дешевле воды в дождливый день. Уверен, Нина Ивановна в гробу своем перево-рачивается, видя, как сын ее добровольно себя губит.

- Ну и что ты, правдолюб, посоветуешь?

- То же, что и прежде: собери всю силу воли и брось горь­кую глушить.

- Хорошо сказал, я полностью «за». Только откуда мне взять эту силу воли? Ты думаешь, я не пытался это сделать? На три-четыре дня меня хватало, не более. «Каждый мнит себя страте­гом, видя бой со стороны», - кто это сказал, не помню, но ска­зано верно.

- Да я не со стороны, - печально молвил отец Аркадий, - я ведь на себе все это испытал.

- Вот тебе и на, а ты мне всегда таким правильным казался.

- И правильные, Игорь, бывает, что на кривую дорожку вступают. Когда я свою Анну похоронил, на меня тоже «зе­леный змий» свои сети расставил. Чувствую, что все больше в них запутываюсь. Надо, думаю, как-то выбираться, а то совсем в омут греха затянет. Стал акафист «Неупиваемой Чаше» чи­тать. Является во сне Анна и говорит: «Не губи себя, Аркадий, просись у владыки из собора на сельский приход. А как туда приедешь, сорок обеден подряд отслужи». Проснулся я - и сразу к архиерею с прошением о переводе. Тот удивился, конечно, но просьбу мою удовлетворил. В соборе-то нас шесть священников, литургию редко приходится служить, очередность. А как в деревню приехал, каждый день служу обедню, потом акафист, вечером - снова служба, вот у меня силы и появились.

- Счастливый ты человек, Аркадий, а мне почему-то ника­ких видений не является.

- Я твое видение, Игорек, вполне реальное, можешь пощу­пать. Ты когда в последний раз в церкви был?

- Два месяца назад, на годовщину матери заходил, свечки ставил.

- Заходил он, - передразнил его отец Аркадий, - как духовный врач я тебе, Игорь, ставлю диагноз: из прихожанина ты превра­тился в захожанина, потому-то и стал легкой добычей рогатого. Ты лучше мне ответь, когда ты последний раз исповедовался и причащался?

- Не помню, - Игорь прикрыл один глаз, напрягая па­мять, - кажется, в прошлом году. Нет, в позапрошлом, перед Пасхой. Да, точно, на Страстной, в Великий четверг.

- И это все? - удивился Аркадий.

- Но в этом году на Великий четверг у меня была срочная операция.

- Он оправдался! - негодовал отец Аркадий. - Только на Вели­кий четверг разве Божественная литургия служится?

- Ты сам виноват, уехал в свою деревню бороться со своим змием, а друга своего бросил одного, змий-то от тебя и при­полз ко мне, паразит. Когда ты был здесь, я же каждое воскре­сенье ходил на службу.

- Нашел няньку, ты, вроде, уже давно взрослый человек.

- Не будем мы с тобой, Аркаша, ругаться, плохо мне. Между прочим, помнишь, что Экзюпери писал: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

- Что же ты, зверь какой, чтобы тебя приручать? - захохотал отец Аркадий.

- Так не буди во мне зверя, дай скорее выпить, - в тон ему закричал Игорь.

- Не дам, - смеялся отец Аркадий, - кусочек сахара - пожа­луйста, да и то, если хорошо будешь себя вести.

- Буду вести себя хорошо, если дашь то, что настаивается на этом кусочке сахара, а если нет, то берегись, я зверь опас­ный, - и, зарычав сквозь смех, он кинулся на отца Аркадия.

Они, сцепившись и свалившись на пол, стали бороться, ката­ясь по ковру, как малые дети. Наконец отец Аркадий одолел Иго­ря и, восседая на нем, спросил:

- Ну что, сдаешься?

- Сдаюсь, сдаюсь, - взмолился Игорь. Когда они встали с пола и отряхнулись, отец Аркадий сказал:

- А ведь в детстве я тебя побороть не мог, делай выводы, Игорек, ты же у нас врач.

- Если серьезно, друг мой Аркадий, то я вот какие выводы из нашей беседы сделал. Здесь меня сейчас ничто не удержива­ет, так что забирай меня с собой в деревню. Смена обстановки, да и духовная терапия с твоей помощью мне только на пользу пойдут.

Отец Аркадий озадаченно почесывал переносицу, над чем­-то раздумывая.

- Ну что молчишь, Аркаша? Не бойся, не объем тебя, у вас, небось, в деревне и врачей-то толковых нет, буду сельским врачом.

- Господи, ну что ты мелешь, Игорь, всякую ерунду, я со­всем о другом думаю. Псаломщик у меня, Михаил Иволгин, ярый антисемит. Тебе это будет неприятно, да и он взбеле­нится.

- А, чихал я на твоего антисемита, меня как Марк Яковле­вич уволил сегодня, я чуть сам антисемитом не стал.

- Ну, как знаешь, я тебя предупредил. Положа руку на серд­це, я очень даже рад, что ты со мною будешь. Я ведь тоже по тебе скучал.

- Врешь, - радостно закричал Игорь, - ты не по мне скучал, ты по шахматным баталиям со мной скучал.

- Тут ты ошибаешься, Игорек. Иволгин - сильный шахма­тист, так что в этом мне скучать не приходилось.

- Отлично, отец Аркадий, значит мы с твоим антисемитом поладим.

- Навряд ли, - с сомнением покачал головой отец Аркадий.

С утра Игорь собрал необходимые пожитки и, разместив­шись в стареньком «Москвиче» отца Аркадия, они тронулись в путь. Когда подъезжали к селу Карповка, где служил отец Арка­дий, то еще полчаса ждали паромную переправу через реку.

- Это вы каждый раз так ждете? - удивился Игорь.

- Еще, слава Богу, работает, а то он частенько ломается, то­гда в объезд к мосту, а это еще два часа езды.

- Ого, в какой ты медвежий угол забрался, но это хорошо, - добавил Игорь, - подальше от мира, искаженного человеческой неправдой.

- Что же ты думаешь, за речкой одни праведники живут? Нет, Игорь, все мы в Адаме согрешили, все.

Дом отца Аркадия Игорю очень понравился.

- Давно я мечтал в деревянном доме пожить, - входя на крыльцо, говорил Игорь.

В доме, увидев русскую печь, он подбежал и стал с востор­гом поглаживать ее рукой:

- Я ведь только на картинках в книге видел такую, а здесь настоящая. Мама мне рассказывала, как она в детстве на рус­ской печи спала, даже говорила, что в печи они мылись! Где же тут можно мыться?

- Для мытья у нас банька есть, а спать можешь на ней, сам я лично предпочитаю свою кровать.

Зайдя в горницу и осматривая стены из обтесанных деревян­ных брусьев, Игорь продолжал восхищаться:

- Красота да и только, а у нас кругом один бетон. Боже мой, как мне надоел этот бетон!..

- Ну, хватит причитать, - оборвал его восторги отец Аркадий, - мой руки - и к столу, посмотрим, что тут нам баба Нюра наго­товила.

Не успели они поужинать, как в дверь постучали. Вошел высокий мужчина лет тридцати пяти. Пышные черные воло­сы обрамляли продолговатое лицо с небольшой, аккуратно подстриженной черной бородой. Крупный прямой нос снизу опирался на чапаевские усы, а сверху, уже на нос, опирались густые сросшиеся на переносице брови. Завершал его портрет пронзительный взгляд темно-карих, глубоко посаженных глаз и плотно сжатые губы. Словом, весь облик свидетельствовал о решительном и властном характере. Такого хотелось спро­сить: Вы в каком полку служили?

Он подошел к отцу Аркадию под благословение, метнув недобрый взгляд в сторону Игоря. Тот ответил широкой добродушной улыбкой. Отец Аркадий представил его:

- Мой друг, врач-хирург Игорь Львович Шульман. А это, - обратился он к Игорю, - наш псаломщик Михаил Юрьевич Иволгин.

- Отец Аркадий, можно Вас на минуточку, у меня конфи­денциальный разговор.

Когда отец Аркадий прошел с ним в другую комнату, он впол­голоса сердито заговорил:

- Что же Вы, отец Аркадий, жида сюда привезли? Я нарочно, чтоб их не видеть, в глушь с женой и ребенком уехал. А те­перь что нам прикажете делать? Прямо искушение какое-то.

- Успокойся, Михаил, во-первых, он мой друг с детских лет, к тому же, крещеный православный человек. Во-вторых, какое это имеет значение, если апостол Павел говорит, что «во Хри­сте нет ни иудея, ни эллина...»

- Разве Вы не знаете, отец Аркадий, мудрую народную пого­ворку: «Что жид крещеный, что конь леченый». Ну и друзья у Вас, я Вам скажу.

- Родители у него были прекрасные люди, мы дружили семьями, нам никогда в голову не приходила мысль расцени­вать друзей по национальному признаку. Мать его, кстати, рус­ская. Да что это я оправдываюсь перед Вами?!

- Вот потому-то, отец Аркадий, революция и случилась, и до сих пор они нами правят, что мы о национальных признаках забывали. Я к Вам больше ни ногой, пока он здесь.

При этих словах Иволгин развернулся и быстрым шагом уст­ремился к выходу, чуть не сбив по пути Игоря.

- Что это с ним? - удивился тот.

- Я же предупреждал тебя, что он - ярый антисемит.

- Ну, эту болезнь я не знаю, как лечить, - пожал плечами Игорь.

- Да его, пожалуй, логикой не переубедишь, по всему вид­но, у него аллергия на твоих соплеменников, - засмеялся отец Аркадий, - давай, Игорь, вечерние молитвы читать и бай-бай.

Михаил действительно сдержал слово и ни разу на неделе не заходил к отцу Аркадию. Тот удивлялся:

- Надо же, какой упрямый, раньше дня не мог прожить, что­бы ко мне не зайти, в шахматы поиграть, а между делом о рус­ской литературе, о поэзии поговорить, он ведь филфак окон-чил. Стихи сам сочиняет. Только втемяшилось ему в голову, что во всех бедах России виноваты евреи - и точка.

- Ну да, как поет Высоцкий, если в кране нет воды, значит выпили жиды, - улыбнулся Игорь.

На службе в церкви Михаил, читая на клиросе, сердито ко­сился на стоящего в сторонке Игоря, но поделать ничего не мог, не убегать же со службы. Игорь причащался за каждой Божест­венной литургией. После службы они с отцом Аркадием вычитывали акафист перед иконой Божией Матери, именуемой «Неупивае­мая Чаша». В свободное время Игорь колол дрова на зиму и складывал их в поленницу под навесом. Вечерами перед ужином они с отцом Аркадием частенько посиживали за шахматной партией. Лето незаметно закончилось, и началась осень с ее за­тяжными дождями, носа на улицу не покажешь. Но наших за­творников это не пугало, они находили себе занятие и дома. Ми­хаил, у которого вначале было много дел по огороду, теперь, за­пертый погодой в четырех стенах, заскучал. Наконец он не выдержал и пошел к отцу Аркадию под предлогом вернуть ему книгу, взятую еще в прошлом году. Отец Аркадий с Игорем как раз сидели за шахматной партией.

- Заходите, Михаил, - обрадовался отец Аркадий, - а книгу, пожалуйста, положите на полку. - Перехватив взгляд Михаила, который тот устремил на шахматную доску, тут же добродушно добавил: - Помогите мне, Михаил, а то меня Игорь прямо к стенке припер, не знаю, что и делать.

- Как это не знаешь?! - засмеялся Игорь. - Сдавайся на ми­лость победителя, и все тут.

- Погодите, отец Аркадий, не сдавайтесь, надо подумать, - сказал Михаил с внутренним волнением, которое никак не вы­давалось на его внешности.

Он внимательно изучил позиции обоих игроков; действи­тельно, для отца Аркадия ситуация была почти безнадежная. Еще, как нарочно, Игорь сидел и самодовольно улыбался. Нет, решил Михаил, ни за что он не даст сейчас восторжествовать этому потомку Сима. Он весь напрягся, обдумывая возможные комбинации, так что ему показалось, будто мозги у него в голо­ве зашевелились. И когда отец Аркадий было взялся за коня, Ми­хаил воскликнул:

- Постойте, батюшка, давайте пожертвуем ладьей.

Отец Аркадий послушался, и уже дальше Михаил взял всю инициативу в свои руки. С него буквально шел пот ручьем. Но все же он вывел партию на ничью. В данной ситуации это поч-ти равнялось победе.

- Ура! - закричал отец Аркадий, и они обнялись с Михаилом.

- Поздравляю, - сказал Игорь, - Вы, Михаил Юрьевич, про­сто гроссмейстер, - и протянул ему руку. Тот, несмотря на свое радостно-возбужденное настроение, весь сморщился, но руку подал.

После этой игры лед в отношениях как бы немного подтаял, и Михаил стал заходить в гости и играть с Игорем в шахматы. Во время игры он не отказывал себе в удовольствии порассуж­дать о перипетиях истории Российского государства, ставя ак­цент на негативной роли масонства, в то же время наблюдая, как на это реагирует Игорь. Тот старался в споры не вступать, лишь иногда, ссылаясь на свою неосведомленность, делал на­ивные ремарки. Бывало, что это балансировало на грани ссо­ры, и в один из вечеров Михаил сорвался после очередного вы­сказывания Игоря:

- Хотя я, Михаил Юрьевич, только наполовину русский, - рассуждал Игорь, - но мне все равно обидно, что кто-то счита-ет русских дураками и простофилями, которых легко обмануть хитрым и коварным масонам. Ведь русский народ дал миру столько гениев, сколько, я думаю, ни один народ в мире.

- Так-то оно так, - соглашался Михаил, - просто мы, рус­ские люди, доверчивы, как дети, потому Бог и любит русский народ.

- Ну, по Вам этого не скажешь, - засмеялся Игорь.

- Вот потому-то меня евреи и не любят, - вспылил Миха­ил, - что я их насквозь вижу. - При этих словах он ткнул паль­цем в сторону Игоря.

- Насквозь только рентген видит, - парировал тот.

- Я и без рентгена вижу. Скажите, что Вам в России делать, если у Вас есть своя Родина?

- Кому - мне? - удивился Игорь. - Да я здесь родился, здесь моя Родина. И родители мои здесь родились, и деды, и прадеды.

- Нет, Ваша родина Израиль, вот и ехали бы туда.

- Не могу согласиться с Вами, Михаил Юрьевич, иудейская культура для меня совершенно чужда. Я воспитан в традициях русской культуры, как, между прочим, и тысячи других евреев. Эта культура для меня - родная. Скажите мне, почему худож­ника Левитана называют русским художником, если он по на­циональности еврей? Да потому, что он писал в манере рус­ской живописи, и душа у Левитана была русская. Так же, как у армянского еврея Айвазяна, который вошел в историю как рус­ский художник Айвазовский.

- Может, Вы, Игорь Львович, и «Квадрат» Малевича тоже по-считаете русским искусством? - все больше распалялся Михаил.

- Нет, не посчитаю, я вообще это искусством назвать за­трудняюсь.

- А я не затрудняюсь назвать это искусством, но только ис­кусством сионистским, а между прочим, Малевич родился и вы­рос в России, что Вы на это скажете? - торжествовал Михаил.

- Скажу только одно: значит, родители Малевича не приви­ли ему любви к стране, где он родился и вырос.

- Нет, уважаемый Игорь Львович, ему привили, но только обратное - ненависть к России. Все эти Малевичи, Бруневичи, Бронштейны и прочие до сих пор ненавидят Россию и желают ее погибели.

Видя, что спор приобретает все более окраску ссоры, Игорь решил смягчить тон.

- А мы давайте с Вами, наоборот, любить Россию и всею ду­шою желать ей процветания, - предложил Игорь, - и тогда по­смотрим, что сильнее - любовь или ненависть.

Но именно это оказалось последней каплей, переполнившей чашу.

- Нет, - вскричал Михаил, вскакивая с места так, что посы­пались шахматные фигуры, - только не с Вами! - И выбежал из дома.

После этого случая, он неделю не появлялся в доме отца Арка­дия, но через неделю, когда друзья сидели за ужином, Михаил без стука вошел в дом, сразу же у порога привалился к косяку, весь какой-то потерянный, бледный, с лихорадочно бегающим взглядом.

- Что случилось? - встревожился отец Аркадий.

- У сына моего температура под сорок, не знаем, что делать.

Игорь встал и, пошарив под кроватью, достал свой саквояж с медицинскими инструментами, доставшимися ему по наслед­ству от отца, коротко бросил:

- Пойдемте, посмотрим.

Придя в дом, Игорь, осмотрев и ощупав мальчика, жестко заявил:

- Положение серьезное, острый аппендицит с перитонитом, надо срочно в больницу на операцию, иначе летальный исход.

- Паром не работает, по такой погоде не меньше двух часов на машине в обход трястись, - сделал подсчеты отец Аркадий.

- Что ты, Аркадий, столько он не выдержит, ему немедлен­но нужна операция.

- Погоди, Игорь, у тебя же есть хирургические инструмен­ты, ты сам можешь сделать операцию.

- Давай отойдем в сторонку.

Когда они отошли, Игорь зашептал:

- Ты думай, что говоришь, Аркаша, ты ведь ровным счетом ничего не смыслишь в этом. Я же говорю, что аппенди­цит с перитонитом, там уже в кишечнике гной, поэтому и такая высокая температура. Даже в стационарных условиях это считается сложной операцией, а здесь - никаких усло­вий. Если мальчик умрет, меня же в тюрьму посадят, ты это понимаешь?

- Но если ты не будешь делать операцию, мальчик все равно умрет, сможешь ли ты простить себе свое бездействие? Это у них - единственный сын, и больше детей не будет, да и этого они вымолили у Бога, так как страдали бесплодием. Сделай все, что можешь, Игорь. Вот тебе мое пастырское благословение, спаси ребенка и родителей.

- Хорошо, - согласился Игорь, - тогда не будем терять вре­мя, есть на селе человек с медицинским образованием? - по­вернулся он к родителям мальчика. - Мне нужен ассистент во время операции.

- Есть, есть, - закричала обрадованная жена Михаила, - наш ветеринар Екатерина Федоровна, беги, Миша, за ней.

Михаил опрометью бросился из дома.

- Вкрутите лампы поярче, застелите этот стол клеенкой и протрите ее спиртом, - стал распоряжаться Игорь, - поставьте на огонь кастрюлю с водой для кипячения инструментов, за­тем, отец Аркадий, не мешайте нам, самая большая помощь от вас будет, если Вы с Михаилом Юрьевичем пойдете откроете храм и станете усердно молиться о благополучном исходе опе­рации.

Уже более двух часов отец Аркадий и Михаил истово моли­лись в храме, нет-нет да и тревожно поглядывая через церков­ные окна на рядом стоящий дом Михаила. Прервав молитву, они обернулись на скрип церковной двери, в храм, пошатыва­ясь от усталости, вошел Игорь. Он прошел прямо на клирос и сразу присел на скамейку.

- Ну что, Игорь, не тяни, ради Бога.

- Все слава Богу, мальчик спит после операции. Может, хоть кагорчику нальете, не могу отойти от напряжения, - как-то жа­лостливо попросил Игорь.

- Молодец, Игорь, ну и молодец, - воскликнул отец Аркадий и пошел в «пономарку» за кагором.

Михаил стоял, переминаясь с ноги на ногу. Он давно уже хо­тел что-нибудь сказать, но волнение перехватило горло. Нако­нец он справился с собой и с дрожью в голосе проговорил:

- Игорь Львович, простите меня ради Христа, если сможете. Огромная Вам благодарность за сына.

- Бог с Вами, Михаил Юрьевич, я на Вас нисколько не сер­жусь, ну, идите к сыну, скоро увидимся. Его все равно надо в больницу часика через два везти.

Михаил пошел было к выходу, но, сделав два нерешитель­ных шага, вновь повернулся к Игорю:

- Я хочу Вам, Игорь Львович, признаться, что моя бабушка по матери была еврейка.

Сказав это, Михаил облегченно вздохнул и быстро зашагал к дверям храма.

Уже отпивая из ковшичка кагор, Игорь подмигнул отцу Арка­дию и рассмеялся:

- Я всегда, Аркадий, подозревал, что истинные антисемиты могут быть только еврейского происхождения.

Самара, март 2003 г.

назад