Командировка в иную реальность

Светлой памяти моего тестя,

протоие­рея Иоанна Державина, посвящается

Вызов к главному редактору Андрея Агапова радостно взволновал. Ему до смерти надоело сидеть в отделе писем «Сельских новостей». Хотелось настоящей работы: репорта­жей с целины, статей о покорении Севера, ну, словом, куда-нибудь в гущу событий, где жизнь бурлит, где есть, о чем писать. Василий Федорович встретил Андрея, предложил при­сесть к столу. Он долго протирал очки носовым платком, рас­сматривая на свет, наконец, водрузив их на свой большой мя­систый красный нос, взял со стола бумагу, мельком взглянул на нее, затем, отложив в сторону, снова снял очки и тогда уже обратился к Андрею:

- Ты все сетуешь, Андрюша, что тебя в командировку не по­сылают. Ну что ж, думаю, пришла пора поручить тебе ответст­венное дело. Поступил к нам тревожный сигнал: в Чертыхин­ском районе Балашовской области один лектор из общества «Знание» собирался ехать в село читать лекцию на атеисти-ческую тему. Повесили афишу в клубе, а местный священник возьми да и скажи на проповеди, что, мол, пойдет на лекцию да вопрос лектору задаст, пусть тот принародно ответит. Про­слышал об этом лектор, испугался и, сославшись на болезнь,        не поехал читать лекцию. Тема получила широкую огласку в рай­оне, дошло даже до Москвы. Вот и поручили нам статью или фельетон пропечатать, чтобы лектора пристыдить, да и этого попа урезонить. Ты как нельзя лучше для этого дела подхо­дишь. Журфак неплохо закончил, а главное, по диамату и научному атеизму у тебя пятерки. Так что давай дуй в бухгалте­рию, оформляй командировку - и вперед.

На выходе из бухгалтерии Андрей столкнулся с корреспон­дентом газеты Игорем Стрелковым.

- А я тебя ищу, - как-то радостно воскликнул тот. - Нинка сказала, что тебя в командировку посылают в Чертыхино, я там бывал, освещал «битву за урожай», так что могу поделиться информацией, что, как и у кого. Слушай, старик, - резко сменил тон Игорь, - займи треху до аванса, трубы горят. Вчера с Жень­кой Корякиным из «Комсомолки» его загранкомандировку от-мечали, пили виски, хороший напиток, почти как наш самогон, ну, сам понимаешь, немного перебор. - Получив деньги, он предложил: - Пойдем, старик, в буфет, перекусим.

В буфете Андрей взял себе бутылку кефира, бутерброд с кол­басой и булочку с маком. Игорь - сто граммов и стакан «Бура­тино». Он сразу проглотил водку и, отпив лимонада, задумчиво стал прислушиваться к процессу, происходящему в его орга­низме.

- Фу, - облегченно вздохнул он, - хорошо пошла, зараза, на­до еще присовокупить вдогонку, - и он пошел со стаканом к стойке буфета. Вернувшись к столу, развалился вальяжно на стуле, закинув ногу на ногу: - Ну, теперь рассказывай, старик, что к чему.

Когда Андрей рассказал то, что уже знал, Игорь многозна-чительно протянул:

- Да-а, не повезло тебе, старик.

- Это почему же? - удивился Андрей.

- Да тема больно скользкая. Понимаешь, как бы это тебе сказать? Ну, словом, ты еще начинающий, а мы, журналисты, хотя и народ тертый, но суеверный. Не очень-то хочет наш брат против Бога выступать.

- Что, они в Бога верят, что ли?

- Кто верит, а кто не верит, всем в душу не заглянешь, но здесь срабатывает принцип, который как-то выразил знамени­тый ученый Паскаль: «Если Бога нет, а я в Него верю, я ничего не теряю. Но если Бог есть, а я в Него не верю, я все теряю». У артистов кино поверье: если второй раз в гробу снимаешься, то обязательно умрешь. Вот никто из них второй раз в гроб ложиться и не соглашается, даже если из-за этого хорошая роль теряется. У журналистов тоже поверье: три раза написал в газете против Бога - и не жилец на свете. Ну да ладно, у тебя это первая публикация будет, так что ничего, думаю, обойдется.

- С чего ты решил, что я против Бога буду писать, я о людях конкретных и их поступках.

- Ха-ха, чудак. О поступках нельзя писать, не описывая их мотивацию, а поскольку ты будешь писать про попа и атеиста, то в их мотивации ты как раз и столкнешься с Богом. Ну, ста­рик, я гляжу, совсем тоску на тебя нагнал. Это потому, что ты кефир пьешь, а пил бы водку, как я, был бы веселый. Ничего, я тебе для поднятия тонуса случай забавный расскажу, который произошел в том райцентре, куда ты едешь. Когда я там в ко­мандировке описывал «битву за урожай», коллега из районной газеты указал один адресок, который помог мне скрасить сель­ские будни. Жила там тетя Нюра, которая прекраснейший са­могон выгоняла. Развеселая она была женщина, да еще племян­ница ее на каникулы из института приехала. Так что я время зря не терял. Сам понимаешь, я человек холостой, когда в ко­мандировке, - и он захохотал сам над своей шуткой. - Так вот, у тети Нюры был вредный сосед, который имел на нее зуб, за спор об огородной меже. Решил он тете Нюре пакость сотво­рить, пошел и донес участковому про самогон. А участковый был большой любитель самогон конфисковывать. Взял он с со­бой понятых, этого соседа да еще одного «любителя» и пошли они к тете Нюре, а ей кто-то из доброхотов шепнул, что, мол, идут к тебе, прячь. Она спрятала самогон подальше, а вместо него поставила флягу с простой водой. Приходят они и требу­ют, чтобы добровольно выдала незаконную продукцию. Тетя Нюра, естественно, в отказ - ничего у меня нет, ищите сами. Заглянули они под кровать, вытащили флягу: «А это что?» - «Это не самогон, это простая вода», - отвечает тетя Нюра. «Ну, рассказывай нам сказки. Будем для опознания пробу снимать». Налили по стакану на брата, опрокинули в рот - действи­тельно, вода. «А что ты воду под кроватью хранишь?» - недо­умевает участковый. А тетя Нюра говорит: «Так как же не хра­нить, если у нас обычай такой. Свекровь моя померла, обмыли ее, а воду сорок дней храним». Что тут началось, мама родная! Как кинулись участковый с понятыми во двор и давай блевать. Да, говорят, с тех пор в рот не берут, трезвенниками их тетя Нюра сделала.

История хотя и показалась Андрею смешной, вот только концовка с блевотиной немного испортила впечатление от рас­сказа.

Расставшись с Игорем, Андрей пошел к Якову Иосифовичу Бугерману, который, несмотря на свой давно уже пенсионный возраст, продолжал трудиться в фотолаборатории редакции. Как специалиста, в этом деле его высоко ценили не только в га­зете. Слава о нем как о мастере высокого класса достигла даже Старой площади, и он не раз получал заказы на изготовление портретов членов ЦК. В свободные минуты Андрей любил за­ходить в его лабораторию поговорить, посоветоваться и послу­шать рассказы о жизни журналистской братии в довоенные и военные годы. В годы войны дядя Яша (так звали его в редак­ции) не раз бывал на передовой, был даже легко ранен, имел награды, чем очень гордился. «Для такого, как я, прожженного еврея, Андрюша, иметь боевые награды во сто крат выгоднее, чем персональную пенсию, все тебя уважают, место в трамвае уступают, и никто мордой жидовской не обзовет», - не раз гова­ривал он.

Едва Андрей переступил порог фотолаборатории, в нос уда­рил густой запах жареных кофейных зерен.

- Проходи, - обрадовался Яков Иосифович, - вовремя за­шел, сейчас буду кофе готовить по-гавайски. А это долгий про­цесс, так что наберись терпения.

И он стал колдовать над кофейной туркой, что-то там поме­шивая, то опуская ее на огонь, то поднимая и при этом посту­кивая по турке ложечкой. Наконец кофе был готов, и он, разлив по чашкам, спросил:

- Ну, Андрюша, какие новости мне, старику, принес? Услышав о предстоящей командировке, сделал резюме:

- И что же они хотят? Если бы и я был на месте того неза-дачливого лектора, то тоже бы не поехал. Что он может, этот лектор, против священника?

- Что Вы такое говорите, дядя Яша, - возмутился Анд­рей, - в наш-то космический век, в век научно-технического прогресса и не ответить на вопрос, заданный со стороны рели­гиозного отсталого сознания?

- Да, - вздохнул дядя Яша, - век космический и технический прогресс - это реальность, но, с другой стороны, Церковь и эти священники - тоже реальность, только для нас - иная ре­альность, и вот в эту иную реальность тебя посылают. Не нра­вится мне все это, откажись, Андрюша, пока не поздно.

- Как же я откажусь? Заболеть, что ли, как тот лектор? Что мне, современному человеку, бояться какой-то средневековой отсталости?

- А ведь раньше, Андрюша, в двадцатые годы, были в моде антирелигиозные диспуты между атеистами и священнослужи­телями. И ты знаешь, не в пользу первых. Думаю, что, видя это, они потом диспуты и прикрыли. Но один диспут я запом­нил очень хорошо.

...Было это весной 1923 года, где-то в конце мая. Я, тогда еще совсем юнец, работал фотографом в ОКС - общество культурной связи с заграницей. И это наше общество выступило инициатором очередного антирелигиозного диспу­та. Пригласили самого наркома просвещения Луначарского, оппонентом его должен был выступать очень известный дея­тель Церкви митрополит Александр Введенский. Местом их словесной дуэли выбрали Политехнический музей. Темой дис­пута, как сейчас помню, была только что вышедшая во Фран­ции книга Анри Барбюса «Иисус против Христа». Луначарский выступал первым, говорил он легко и свободно в тоне свет­ской беседы, пересыпая свою речь анекдотами, остротами, не повышая голоса, без жестикуляций и пафоса. Произношение слов на иностранный манер, таких как «режиссер», «мебель», завершало впечатление высококультурного человека-европейца, - дядя Яша отхлебнул кофе из чашечки, причмокнув губа­ми, как-то задумчиво произнес: - Да, сегодняшние министры так выступать не смогут, - он еще раз отхлебнул кофе и стал прикуривать сигарету, долго чиркая зажигалкой. Наконец, при­курив, продолжил:

- Введенский начал в том же тоне. Однако в середине речи, когда он заговорил о главе в книге под названи­ем «Кто-то прошел!», произошел какой-то перелом. Речь Вве­денского стала прерывистой, трепетной, нервной. Он взволно­ванно говорил нам о шагах, которые отдаются в нашем сердце. Невольно какое-то волнение охватило и нас, слушающих. «Кто­-то прошел, кто-то прошел! Разве не слышите вы, что кто-то про­шел?» - вопрошал нас митрополит, как бы пораженный внезап­ным видением и как бы сам прислушиваясь к чему-то. Мы, си­дящие в зале, начали ерзать на стульях и беспокойно перегля­дываться, где-то послышались приглушенные рыдания. Но оратор, по-видимому, уже ничего не слышал и не видел. Про­должая говорить о Христе как о единственной светящейся точке в истории, он доказывал нам, что без Христа все в мире бес­смысленно, хаотично, не нужно. «Мир без Христа, - говорил он, - это уродливая карусель отвратительных масок, лишь один клубок свивающихся в конвульсиях тел». Рисуя перед нами кар­тину необузданных человеческих страстей, от которых содрога­ются небо и земля, и как бы сам пугаясь ее, он лихорадочно восклицал: «Но все же кто-то прошел! Кто-то прошел! Разве вы не слышите, что кто-то прошел! Ведь нельзя же жить, если ни­кто не прошел!» Конец речи митрополита просто потряс весь зал: «Кто-то - это Христос, - вещал он, - Вечный, живой, Сия­ющий в нетленной красоте, Единый, Кто указывает человеку истинный путь». Надо сказать, Андрюша, что аплодировали все: православные и старообрядцы, сектанты и свободомысля­щие интеллигенты, и атеисты.

- Вы тоже, дядя Яша?

- А как же, я тогда моложе тебя был. На меня речь произве­ла сильное впечатление, я даже несколько раз перечитал ее сте­нограмму, а потом стал подумывать о крещении в Церкви да так и не решился.

- Я тоже некрещеный, - признался Андрей.

- Нашел чем хвастаться, сейчас таких много. Я-то хоть обре­занный, правда, в синагогу не хожу, да и верующим себя не считаю. Хотя, кто его знает, наверное, что-то есть наверху, кто-то нами управляет.

- Да бросьте Вы, дядя Яша, незнание законов природы по­родило идею Божества.

- Так-то оно так, только вот чего-то я не вижу, чтобы совре­менное познание законов природы уничтожило бы в людях эту идею, - подытожил разговор дядя Яша, прощаясь с Андреем.

Всю дорогу в поезде Андрей обдумывал встречу со священ­ником. Что он мог о них знать? Сказка Пушкина «О попе и о работнике его Балде», пожалуй, и все - подытожил он свои        раз­думья. Заваливаясь спать на верхнюю полку, решил, что утро вечера мудренее. Утром, выйдя на станции в Чертыхино, сразу пошел в райисполком. Там его принял зампредрайисполкома. Глянул на корреспондентское удостоверение и, узнав, по како­му вопросу Андрей приехал, сразу принял кислое выражение лица.

- Что же получается, Андрей Николаевич, теперь нас на весь Советский Союз ославлять? А я же с самого начала был против решения комиссии, так нет, не послушали.

- Какого решения? - не понял Андрей.

- До этого священника, отца Павла, из-за которого весь сыр-бор начался, у нас другой поп был. Выпивал, ругался, сло­вом, безобразничал на приходе. Ну, народ стал жалобы присы­лать к нам с просьбой, чтобы убрали его. Дело это, конечно, не наше, а епископа. Но народ-то разве понимает, по любым вопросам жалобы все равно к нам шлют. Многие в райиспол­коме решили, что надо этими жалобами воспользоваться для борьбы с религией, убрать священника. Ну и дали ход этим жалобам в епархию. Батюшку этого, действительно, убрали, да только рано мы радовались. Прислали на его место непьюще­го, умного, верующего священника. Теперь церковь полна на­роду. Процент исполняющих обрядность значительно повысился. Нас за такую слабую работу в идеологической сфере расчихвостили в райкоме партии. Ну, мы решили исправить положение и усилить пропаганду, послали в эту деревню лек­тора. А видите, как вышло. А ведь я был на комиссии против, чтобы того пьяницу убирали, чуяло сердце, что своим поведе­нием батюшка нам десять лекторов атеизма заменяет, а то и более.

- Где я могу того лектора видеть?

- Да нигде Вы видеть его уже не можете. Оргвыводы мы сде­лали и его уволили. Он уехал куда-то в другую область.

- А как мне повидаться с этим священником?

- Церковь в деревне, пятнадцать километров от райцентра. Я Вам дам свой «уазик», поезжайте, да пропишите все как сле­дует, чтобы этого батюшку от нас убрали, а то что получается - прямо идеологическая диверсия какая-то.

До деревни Маркино доехали быстро. Когда дорога дала изгиб, обогнув березовую рощу, на холме показалась пятигла­вая каменная церковь с высокой колокольней. Вокруг храма группировались дома, утопая в зелени садов. Не доезжая до церкви, Андрей попросил высадить его. Перекинув сумку че­рез плечо, направился прямиком к храму. Недалеко от храма возле мотоцикла возился молодой человек лет двадцати семи-тридцати.

- Здравствуйте, Вы не подскажете, как мне найти священни­ка? - подойдя к нему, спросил Андрей.

Молодой человек с аккуратной бородкой обернулся.

- Искать не придется, вот он, перед Вами.

Андрей растерялся. Всякие его представления о священнике начали рушиться, еще не успев создаться. Молодой человек был в рубашке с короткими рукавами и шароварах. На ногах - ки­тайские кеды. Батюшка, наверное, поняв причину растерянно­сти Андрея, улыбнувшись, проговорил:

- Да Вы не смущайтесь, это я для удобства так одет, чтобы с мотоциклом возиться, барахлит он у меня малость. Так Вы по какому, собственно говоря, делу?

Когда Андрей представился, священник сказал:

- А я почему-то так и подумал, хоть и говорит пословица: «Попа и в рогожке узнаешь», - но сегодня, думаю, и к Вашему брату-корреспонденту это относится. Что мы здесь с Вами сто­им, пойдемте ко мне в дом, время как раз обеденное.

Андрей, повинуясь обаянию этого молодого священника, безропотно пошел за ним в дом. У невысокого деревянного дома, возле храма, их встретила молодая женщина с маленьким ребенком на руках, еще двое малышей возились около крыльца в куче песка.

- Это моя супруга Любовь Сергеевна и наши трое детей. Проходите, Андрей Николаевич, в дом, мойте руки и прошу к столу, там и поговорим.

Когда Андрей зашел в горницу, вся семья батюшки сидела, ожидая его, он тоже собирался присесть. Но тут все встали и, повернувшись к переднему углу с иконами, запели молитву. Андрей, уже было присевший, подскочил, как ужаленный, не зная, что ему делать, так и стоял вполоборота к иконам. Повер­нуться полностью к иконам он не решился. Ему казалось, что этим он как бы выразит свое участие в молитве, а это он мень­ше всего хотел показать. Краешком глаза он заметил, что ма­лые дети тоже подпевают родителям. После пения молитвы священник повернулся к столу и, перекрестив его рукой, нарас­пев произнес какую-то молитву, в которой Андрей четко рас­слышал, что благословляется «ястие и питие рабом Твоим». То, что и его причисляют к рабам, почему-то больно кольнуло са­молюбие Андрея. В сознании всплыла картинка из учебника, где школьник пишет на доске: «Мы не рабы, рабы не мы».

Жена священника разлила по тарелкам куриный суп:

- Ку­шайте, Андрей Николаевич, Вы ведь с дороги.

На десерт к чаю подали оладьи с медом. Андрей решился начать разговор:

- А как мне Вас величать? - обратился он к священнику.

- Отчество у меня Петрович, но для простоты зовите, как это принято - отец Павел.

- Какой же Вы мне отец, - улыбнулся Андрей, - мы с Вами почти ровесники.

- А Вы воспринимайте эту приставку к имени как некое зва­ние у военных, например, капитан, - засмеялся батюшка, - но, если Вам все же неудобно, зовите Павел Петрович, мне все рав­но. Или лучше давайте на ты, раз мы ровесники, и матушку Любу зовите просто Люба.

- Можно попробовать, - согласился Андрей.

- Вот и хорошо, Андрей, а теперь давай выкладывай, что бы хотела вызнать твоя любопытная корреспондентская душа...

- Да прежде всего хотелось бы знать, чем ты так напугал лектора и какой вопрос собирался ему задать?

- Не знаю, какой вопрос я бы ему задал, ведь это зависело от темы его лекции, а лекция, увы, не состоялась.

- Ну, если бы он, к примеру, стал говорить, что наука отри­цает идею Бога?

- Тогда я бы спросил: какая конкретно наука отрицает Бога?

- К примеру, физика. Эта наука дает человеку реальную кар­тину окружающего нас мира и ни о каком Боге она не свиде­тельствует.

- Правильно ты говоришь, - согласился Павел, - физика может свидетельствовать только о физическом, материальном мире и о его законах, так как этот физический мир является единственным предметом ее изучения и ничего не может гово­рить о духовном мире и о его законах, ибо это не входит в пре­делы компетенции физики как науки. То же можно сказать и о других естественных науках.

Андрей надолго замолчал, не торопясь отхлебывая чай и об­думывая тупиковую ситуацию. Наконец он улыбнулся и торже­ственно сказал:

- Есть такая наука.

- Это какая же? - удивился отец Павел.

- Научный атеизм, - торжественно провозгласил Андрей.

- Боюсь разочаровать тебя, Андрей, но научный атеизм во­все не является наукой по той простой причине, что он не име­ет своего собственного положительного предмета.

- Как так не имеет предмета, - растерялся Андрей, - рели­гия и является его предметом.

- Тогда это уже не научный атеизм, а религиоведение. Но оно изучает историю религиозных исканий человечества в его разных культурных проявлениях - и не более.

- Но научный атеизм говорит о Боге в отрицательном, ко-нечно, значении.

- Бог может быть предметом изучения только богословия, но не атеизма, который держится на одном голом отрицании.

- Ну, хорошо, - сказал Андрей, - если атеизм не может дока­зать, что Бога нет, то может ли религия доказать, что Он есть?

- Тоже не может, - согласился отец Павел.

- Вот видишь, - торжествовал Андрей.

- Религия, Андрей, не доказывает бытие Бога, а показывает Его. Говорит о том, что Богу нужно верить. Если бы Бога мож­но было доказать, то это была бы уже не вера в Него, а знание. Но, в отличие от атеизма, у богословия есть веские аргументы в пользу бытия Бога.

- Это какие?

- Ну, например, если мы зададимся вопросом о первопричине нашего мира, то есть откуда взялся этот мир, то невольно при­ходим к умозаключению о Боге как Творце.

- Ерунда, - начал уже сердиться Андрей, - никто мира не творил, он сам себя сотворил.

- Интересно, кем бы я выглядел в твоих глазах, если бы на вопрос, кто испек эти оладьи, заявил, что никто их не пек, они сами испеклись. Тесто нечаянно упало в кислое молоко и, перемешавшись, стало прыгать на горячую сковородку. При этом учти, оладьи - самое простейшее кулинарное блюдо, со­стоящее из трех-четырех компонентов. А ты говоришь, мир сам себя создал.

Отец Павел стал смеяться, Андрею тоже стало смешно от этого примера. Он, хохоча, взял оладушек с тарелки и серьезно его вопросил:

- Так ты сам себя испек? Ну так получай, - и, разорвав его пополам, обмакнул в мед и, отправив в рот, запил чаем. - Все, Павел, я окончательно запутался. Видно, нас недоучили в ин­ституте.

- Да те, кто вас там обучал, сами не могут разобраться тол­ком в этих вопросах. Разум и логика к истинной вере привести не могут, а только могут дорогу к ней расчистить. Больше не будем сегодня о серьезных вещах. У нас, Андрей, после обеда намечено важное мероприятие, хочу матушку Любу на мото­цикле научить ездить.

- Да брось ты, Павел, зачем это мне? - засмущалась ма­тушка.

- Как - зачем? А вдруг у меня срочное дело, а тебе в это вре­мя в район надо съездить за чем-нибудь. Не спорь со мной, ез­дить на мотоцикле проще, чем на велосипеде.

Все опять встали из-за стола и пропели молитву. Андрей на этот раз стоял лицом к иконам, считая, что это не означает его участия в молитве, а лишь дань уважения к гостеприимным хо­зяевам дома. Мотоцикл был «Иж-Юпитер» с коляской. Отец Павел пояснил, что в его хозяйстве эта техника необходима. На машину у него нет средств, а на мотоцикле и сено из леса коро­ве можно привезти, и за продуктами в район съездить, и на ры­балку. Андрей разместился в коляске, отец Павел сел за руль, ма­тушка Люба уселась сзади него. Пока выезжали из деревни, отец Павел, перекрикивая рев мотора, объяснял жене, как надо переключать скорости. За деревней они поменялись с матуш­кой местами. Та долго не могла тронуться с места, наконец по­ехала. Вначале ехали тихо, на первой скорости. Павел потребо­вал переключиться на вторую, а затем и на третью. На дороге попался камень и матушка, не справившись с рулем, повернула в сторону, мотоцикл понесся под косогор к реке.

- Убирай газ и тормози, - закричал отец Павел.

Но матушка, испугавшись, вместо торможения прибавила газу - и уже через минуту все трое оказались в реке. Андрей даже толком не успел испугаться. Было неглубоко, чуть выше пояса. Отец Павел начал было сердито выговаривать матушке, но потом, увидев, что она сама чуть не плачет, стал нарочито смеяться:

- Ну, молодец Люба, искупала нас, ай да молодец!

Но матушка его веселья не разделяла. Выйдя из воды и от­жав полу юбки, сказала:

- Ну что, убедился в моей неспособности управлять мото­циклом?

- Да что ты, Люба, Бог с тобой, с кем не бывает. Вон медве­дей в цирке и то обучают на мотоциклах.

- Вот пусть медведи и ездят, а меня не проси, больше за руль ни за что не сяду, - и пошла в деревню.

- Люба, - крикнул Павел, - пришли к нам Пантелеича с ло­шадью, мотоцикл вытягивать.

- Пришлю, - крикнула матушка Люба и помахала с косого­ра рукой. Отец Павел с Андреем, скинув верхнюю одежду и ра­зостлав ее на солнце сушиться, стали плавать около мотоцикла наперегонки. Вечером за Андреем прибыл присланный из ад­министрации «уазик», но он отослал его назад, сказав, что вер­нется своим ходом. Еще целую неделю он пробыл в гостях у отца Павла и матушки Любы. Вместе с батюшкой они на утрен­ней зорьке ездили на речку рыбачить. Косили сено на лесных делянках. Подолгу беседовали обо всем на свете. К поезду на вокзал отец Павел сам отвез Андрея. Прощались как старые друзья.

Приехав в Москву, Андрей сразу зашел к главному редак­тору.

- Ну как, доволен командировкой, Андрюша? Да и сам вижу, вон какой румяный и загорелый.

- Спасибо, Василий Федорович, за интересную командиров­ку, вот подготовил очерк о буднях сельского священника.

- Давай оставляй, сейчас мне некогда, потом просмотрю и в номер, а сейчас подключайся к работе, расслабляться некогда.

Андрей спустился в фотолабораторию, к дяде Яше. Разлив кофе по чашечкам и прикурив сигарету, Яков Иосифович, под­мигнув Андрею, вопросил:

- Рассказывай, Андрюша, старику, как прошла твоя коман­дировка в «иную реальность».

- Да я и сам, дядя Яша, иной явился, я ведь теперь креще­ный.

- Ох, чуяло мое сердце беду, ведь уговаривал тебя, откажись.

- Да что же плохого, дядя Яша, в том, что я крестился?

- Да я не про это, Андрюша, а про то, что ты там за статью сочинил, после того как крестился. Если ты написал все прав­диво, то тебя наверняка не напечатают. Но это еще полбеды. Беда в том, что это конец твоей журналистской карьере. Все твое образование коту под хвост, вот о чем я хочу сказать. Луч-ше бы ты сослался больным и не поехал. Здоровые-то нынче не в цене.

Самара, 2002 – март 2003 г.

назад